Что касается мудрого и нелицеприятного размышления о самих себе, то примем во внимание следующее.
Во-первых, если бы христианин всего лишь без лицеприятия взглянул на себя, ему бы ничего больше не оставалось, как убедить себя в необходимости кроткого, спокойного и нежного отношения к своим братьям. Что же именно оскорбляет меня в других людях, если, исследуя себя изнутри, я нахожу в себе то же самое зло, а порой даже и худшее? Может быть это какой-то сучок в глазе брата моего? Но ведь, возможно, в моем глазе находится целое бревно, так зачем же мне смотреть на сучок в глазе брата моего? (Матфей 7:3).
Когда я смотрю внутрь себя, то нахожу безнадежно развращенное сердце, которое стало местом обитания всего того беззакония, которое я вижу в других. И если я не так остро чувствую это, то лишь потому, что «лукаво сердце человеческое более всего и крайне испорчено» (Иеремия 17:9) и оно льстит мне в моих глазах. Если брат мой в чем-то оскорбил меня, почему же не исчезнуть этому оскорблению, подобно дыму, из глаз моих, если учесть мою собственную вину перед Богом и отвратительность моего собственного сердца, о которой известно Его святости и моей совести? Безусловно, я не увижу так много зла в моем брате, сколько я нахожу в себе, ибо я вижу всего лишь его (то есть брата) наружность.
Однако, я знаю свое собственное сердце и когда в минуты уединения углубляюсь в него, то нахожу там такое великое море тления, что перестаю удивляться тем греховным ручейкам, которые прорываются у других людей. Но я, главным образом, удивляюсь тому, что Бог поставил границы этому морю во мне и в других. Всякий раз, когда я нахожу, что мой дух возмущается по поводу немощей моего ближнего и мой мозг как бы распухает от обилия таких раздумий об этом, я сдерживаю себя такой мыслью: «Я тоже человек», – так сказал некогда и апостол Петр Корнилию, когда тот хотел поклониться ему (Деяния 10:26). И, подобно тому, как Петр удерживал других людей от боготворения своей собственной личности, так и я могу исцелить свое сердце, поклоняющееся самому себе.
Есть ли что-то необычное в том, что немощные люди ошибаются, а грешные – падают? Разве всякая плоть – не трава, а вся ее красота и добродетельность – не как цвет полевой? (Исаия 40:6). Разве всякий человек живущий, даже в своем самом лучшем состоянии, – не суета? (Псалом 38:6). Разве дыхание человека – не в ноздрях его? (Исаия 2:22). И разве я сам – не человек? Поэтому я должен не гордиться, но бояться (Римлянам 11:20). И поэтому я не буду поддаваться негодованию по поводу ошибок моего ближнего, но буду возбуждать в себе сострадание к нему, зная, что и сам нуждаюсь в таком же сострадании, потому что тоже «обложен немощью» (Евреям 5:2