У коринфян оставалась одна нерешенная проблема. Некоторые из них говорили, что благословение Христа кончается с земной жизнью — нет жизни после смерти, нет воскресения и вечности.
Павел выбирал лучшие слова, чтобы устранить это сомнение, заразившее христиан. В его положении это было особенно важно. Грозные тучи быстро собирались над головой Павла. Одного за другим бросали в тюрьму всех, кому покровительствовал и кого защищал Силан. Скоро могла наступить и очередь Павла: каждый день грозил ему смертью, каждый шаг мог завести в западню. Грозовые тучи… Часто смотрел Павел с городских стен, как темные, угрожающие облака собираются над вершиной Коресса, увеличиваясь с каждой минутой. Кто мог предсказать, где прольется ливень, куда ударит молния? «Для меня отверста великая и широкая дверь», — писал Павел в Коринф, — «но противников много». Да, противники только ждали удобного момента, чтобы напасть.
Если он станет разорванным на части трупом, мешаниной из крови и мяса, распластанной на арене, и останки его вывалят, как мусор, вилами на повозку, и рабы будут посыпать песком кровавые лужи, приготовляя сцену для следующего номера — будет ли это концом?
Павел видел, что решение этого вопроса связано с воскресением Христа. Оба факта зависят друг от друга. Он напомнил коринфянам, что основным, первейшим, категорическим положением проповедуемого им учения является не только то, что Христос «умер за грехи наши», но и «воскрес в третий день». Он напомнил им, что сам является свидетелем воскресения Христова, опять рассказал, как Христос изменил всю личность его, так, что он «более всех потрудился; не я впрочем, а благодать Божия, которая со мною». Если он и другие свидетели утверждали, что Христос воскрес из мертвых, «как некоторые говорят, что нет воскресения мертвых?» «Если нет воскресения мертвых, то и Христос не воскрес».
А если Христос не воскресал, то и проповедь Павла коринфянам тщетна, «тщетна и вера ваша». И наоборот, если мертвые не воскресают, то Павел намеренно исказил Слово Божие и лгал, когда клялся, что Христос воскрес. И уверовавшие в Него, умирая, исчезали навсегда. И если вера — это только надежда, «если мы в этой только жизни надеемся на Христа, то мы несчастнее всех человеков» — пишет Павел.
«Но Христос воскрес из мертвых, первенец из умерших!» — радостная уверенность звучит в словах Павла: коринфяне знали его последовательность и честность, его умение тщательно проверять всякое свидетельство. Они знали, что нет большего ненавистника обмана, чем Павел, живший в постоянном сознании присутствия всевидящего Бога, Павел, научивший их новым принципам нравственности и честности. Он не распространял приятную, легко понятную ложь, говоря, что только Дух Христов пережил распятие. Нет, Павел верил, что Иисус, убиенный, снова, во плоти взошел на твердь земную.
И Павел задает неизбежный следующий вопрос: «Как мертвые воскресают? Что происходит с ними?» Он отвергает слишком материалистическое предположение о том, что плоть — мясо, кровь и кости — входит в Царство Небесное. «Глупец!» — сказал бы он любому, выдвинувшему подобную идею. Вместо этого Павел развивает мысль о непрерывном преобразовании, сравнивая этот процесс с растением, развивающимся из семени. «И когда ты сеешь, то сеешь не тело будущее, но голое зерно, какое случится, пшеничное или другое какое»; «То, что ты сеешь, не оживет, если не умрет»;., «так и при воскресении мертвых: сеется в тлении, воскресает в нетлении. Сеется в уничижении, воскресает в славе; сеется в немощи, восстает в силе; сеется тело душевное, воскресает тело духовное… будем носить и образ небесного…» Павел вдохновляется грядущей славой и диктует еще один замечательный отрывок, заключение, после которого остаются только практические замечания и пожелания:
«Говорю вам тайну — не все мы умрем, но все изменимся — вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся… Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: «поглощена смерть победою». «Смерть! где твое жало? Ад! где твоя победа?» «Жало же смерти — грех, а сила греха — закон. Благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Иисусом Христом! Итак, братия мои возлюбленные, будьте тверды, непоколебимы, всегда преуспевайте в деле Господнем, зная, что труд ваш не тщетен пред Господом».
В следующие несколько месяцев Павлу самому остро необходимы были поддержка и участие.
Гроза разразилась. В конце 54 — начале 55 года на Павла обрушились многочисленные бедствия. Он предполагал оставаться в Эфесе до весны и воспользоваться прекрасной возможностью проповедовать Слово Божие во время языческого празденства. Предстояло много работы — большое количество язычников, разочарованных и испуганных убийством Силана, искало духовного убежища. Затем Павел намеревался отправиться в Македонию. Написав в Коринф, он решил не посещать коринфян сразу же, а прийти к ним из Македонии. Но все его планы были нарушены. В его жизни начался кризис, и такой жестокий, что даже привыкший к страданиям Павел пошатнулся: «Не хотим оставить вас, братия, в неведении о скорби нашей, бывшей с нами в Асии».
«Мы отягчены были чрезмерно и сверх силы, так что не надеялись остаться в живых». Павел убеждает нас, что произошло нечто очень серьезное, но что именно, мы никогда не узнаем в точности. Возможно, его арестовали и жестоко бичевали, может быть, пытали — убийцы Силана правили Асией самоуправно. Брошенный в темницу, Павел, скорее всего, тяжело заболел — дало себя знать «жало в плоти». Память об этом испытании осталась надолго.
Более того, ему пришлось пройти через умственную и духовную пытку. Подробности этого злоключения нам неизвестны, но в общих чертах восстановить картину можно. Эфес был средоточием чародейства и колдовства. Ни одна современная теория не может опровергнуть того факта, что колдуны умели и умеют наводить порчу. Каждый, кто знает хоть что-нибудь о таинственной силе «злых духов» диких племен или наблюдал приводящие ум в замешательство «опыты» западных спиритов, не сможет отрицать, самого существования сил зла, которые, вероятно, и нанесли урон здоровью Павла. По-видимому, Павел имеет ввиду такие силы, когда он говорит в своем послании, что «ни смерть, ни жизнь, ни Ангелы, ни Начала, ни Силы, ни настоящее, ни будущее… не может отлучить нас от любви Божией во Христе Иисусе, Господе нашем».
Были ли причиной болезни Павла чародейства или телесные наказания, в точности неизвестно, но не подлежит сомнению, что душа его перенесла духовные муки, чуть не сломившие его. Его чувствительная натура, натура гения, воспринимала и физическое, и духовное страдание по сравнению с обычными людьми с гораздо большей остротой. Он страдал, но не бежал от страданий; его оскорбляли и унижали, но он никогда не мстил и не хотел мстить; возмущался он только проступками тех, кого он уже приобрел для Христа: «Кто изнемогает, с кем бы я не изнемогал? Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?» В тесноте и духоте эфесской темницы Павел не знал покоя: проблемы коринфян, силы зла, бесконечная власть и бесконечное количество ненавидящих Христа не давали ему уснуть.
Подавленность росла, — казалось, Павел вступал в духовную ночь и потерял волю.
В Послании к Римлянам есть замечательное место, где, вспоминая об испытаниях в Эфесе, Павел пользуется словами, свидетельствующими о пережитой им духовной драме; отрывок этот часто связывался с событиями, предшествовавшими обращению Павла на дороге в Дамаск, но более поздние исследования показывают, что текст относится к Павлу-христианину. Ни откуда не следует, что он говорит здесь о некоем бесконечном внутреннем конфликте, и можно предположить, что Павел делает выводы из какого-то определенного события в своей жизни, из пережитой духовной борьбы: «не понимаю, что делаю», — пишет он, — «потому что не то делаю, что хочу, а что ненавижу, то делаю… Ибо знаю, что не живет во мне, то есть, в плоти моей, доброе, потому что желание добра есть во мне, но чтобы сделать оное, того не нахожу… Доброго, которого хочу, не делаю, а злое, которого не хочу, делаю…» Закон Божий укрепляет Павла, но грех сопротивляется и делает его «пленником закона греховного, находящегося в членах… Бедный я человек! Кто избавит меня от сего тела смерти?»
— Бедный я человек! кто избавит меня? — в восклицании этом слышится эхо ночей, проведенных в страдании и отчаянии в Эфесе, глубочайшее осознание собственной слабости, исцеляющее дух: «Кто избавит меня?.. Благодарю Бога моего Иисусом Христом, Господом нашим».
Познав неизвестные ему ранее глубины страдания, Павел начинает лучше понимать силу Иисуса: «Господь сказал мне: «довольно для тебя благодати Моей, ибо сила Моя совершается в немощи». «Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, Отец милосердия и Бог всякого утешения, утешающий нас во всякой скорби нашей», — писал Павел, переживавший эфесе кий кризис. И Павел умел утешать в скорби других, так же, как был утешен сам. Ясно, как никогда ранее, он понял, что тот, кто разделяет страдания Христа, разделяет и утешение Его. Он увидел смысл страдания и радости и мог рассказать обращенным о необычайной силе и любви Христа — «чтобы надеяться не на самих себя, но на Бога, воскрешающего мертвых». Бог уже избавил его от смерти и избавит всегда. Павел никогда более не усомнится в этом. Вместо сомнения он будет выражать лишь уверенность в спасении. «Мы отовсюду притесняемы, но не стеснены», — пишет он, — «мы в отчаянных обстоятельствах, но не отчаиваемся; мы гонимы, но не оставлены, низлагаемы, но не погибаем; всегда носим в теле мертвость Господа Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в теле нашем». «Ибо мы живые непрестанно предаемся на смерть», — повторяет Павел, — «ради Иисуса, чтобы и жизнь Иисусова открылась в смертной плоти нашей». Муки Павла помогли ему лучше узнать Иисуса, ощутить силу Его любви, возрастающую в лишениях, как усиливается аромат роз, когда их срывают или ранят.
«Посему не унываем». Павел преодолел искушение. Отчаяние почти погубило его перед одним из самых прекрасных свершений. Но теперь его ничто не страшило. «Но если внешний наш человек и тлеет, то внутренний со дня на день обновляется. Ибо кратковременное легкое страдание наше производит в безмерном преизбытке вечную славу, когда мы смотрим не на видимое, но на невидимое: ибо видимое временно, а невидимое вечно».
Физическое избавление от смерти, освобождение Павла из темницы произошло в результате вмешательства Акилы и Прискиллы. Они готовы были умереть за Павла, и, видимо, пошли на большой риск. «Приветствуйте Прискиллу и Акилу», — писал Павел через год, когда они уже переехали в Рим, — «сотрудников моих во Христе Иисусе, — которые голову свою полагали за душу мою, которых не я один благодарю, но и все церкви из язычников». Павел вышел на свободу весной 55 года, немощный телом, но обновленный духовно.
Почти сразу же возникла новая опасность. Этот случай Лука описывает подробно, ибо возмущение в Эфесе не было связано с убийством Силана, и римское государство здесь проявило себя с лучшей стороны.
Каждую весну поклоняющиеся богине-Матери собирались в Эфесе на грандиозное празднество, во время которого бурно процветали торговля и ремесла. От храма Артемиды многолюдные процессии устремлялись к северным воротам города, мимо театра, по выложенной мрамором дороге поднимались на холм, к центру, где находились общественные здания, и выходили через противоположные ворота. Улицы были заполнены беспокойной толпой.
Прекрасная возможность для проповеди, которую ждал Павел, наконец представилась.
В это время особенно оживлялась торговля серебряными статуэтками Артемиды. На них был большой спрос. Но в том году серебряных дел мастера потерпели значительный урон — в результате деятельности Павла. Сотни паломников отказывались покупать идолов: некоторые уже перешли в христианство и приехали на праздник только, чтобы повидаться с братьями и снова услышать проповедь Павла; другие обратились ко Христу во время праздника, услышав проповедь впервые — и им не нужны были вовсе ни храм богини, ни изображения ее.
Доходы серебряников резко сократились. Хозяин одной из крупнейших мастерских, некто Димитрий, организовал «митинг протеста» вместе со своими возмущенными коллегами. На собрании присутствовало и несколько работников-христиан, рассказавших потом Луке о происшедшем. Что было первоначальной целью Димитрия — неясно, но речь его разожгла такие страсти, что события вышли из-под контроля.
Димитрий не делал секрета из причины своего гнева, лишь слегка прикрываясь убеждениями и верованиями.
«Друзья! — кричал он, — вы знаете, что от этого ремесла зависит благосостояние наше; между тем, вы видите и слышите, что не только в Ефесе, но и почти во всей Асии этот Павел своими убеждениями совратил не малое количество людей, говоря, что делаемые руками человеческими не суть боги. А это нам угрожает тем, что не только ремесло наше придет в упадок, но и храм великой богини Артемиды ничего не будет значить, и исповергнется величие той, которую почитает вся Асия и вселенная».
Слушатели пришли в ярость и стали выкрикивать храмовый лозунг: «Велика Артемида Эфесская!» Они пустились бежать по улицам туда, где все жители города инстинктивно собирались в минуту опасности — в театр на склоне горы Пион, мест’о проведения ежемесячного Народного Собрания, членом которого являлся каждый взрослый мужчина — гражданин Эфеса. Они бежали вверх по ступеням ко входу в театр, крича: «Велика Артемида Эфесская!», и многие бросали свои дела и торговлю, устремляясь за ними уверенные, что произошла какая-то страшная беда или важное событие. Серебряники обыскали и схватили двух товарищей Павла, македонян Аристарха и Гаия, и потащили их за собой. Все больше горожан набивалось в театр, заполняя ярус за ярусом, а Димитрий и его сообщники, окружив Аристарха и Гаия, стояли на середине сцены. Как раз в это время театр ремонтировали и перестраивали, и рабочие-строители в изумлении побросали инструменты, чтобы узнать, что же все-таки происходит.
Когда Павел, находившийся в другой части города, услышал о случившемся, он решил пойти в театр и обратиться к толпе. Он хотел не только спасти своих друзей, но и обратиться к самой большой в его жизни аудитории. Театр вмещал 19 тысяч человек, и он был полон. Акустика в театре была великолепная. Павел знал — если ему удастся заставить толпу замолчать, он сможет проповедать об Иисусе.
Но ученики не пускали его, опасаясь за его жизнь. Пока они спорили, прибыли гонцы от асиархов, подружившихся с Павлом во время его заключения в проконсульском дворце. Они тоже просили его не рисковать. Павел согласился с их доводами, понимая, что случайная ярость толпы может нарушить все его планы.
Тем временем в театре, сухо рассказывает Лука, «одни кричали одно, а другие другое, ибо собрание было беспорядочное, и большая часть собравшихся не знали, зачем собрались».
Старейшины иудеев опасались погрома, и по их предложению «из народа был вызван Александр», представитель иудеев. Он вышел на сцену и поднял руку, призывая к тишине. Он хотел объяснить, что иудеи тоже ненавидят Павла, и у них с поклонниками богини в данном случае одна цель.
Но кто-то узнал его и сказал, что он иудей. Другой закричал: «Велика Артемида Эфесская!» — «Велика Артемида Эфесская!», загремела толпа в ответ. Наступила массовая истерия. Храмовый лозунг повторялся снова и снова, пока весь театр не начал распевать четыре греческих слова: — «Мегале э Артемис Эфесион!» Крики раздавались по всему городу, над кораблями, стоящими в гавани, в холмах по ту сторону залива; солдаты, несущие службу на стенах, тянущихся по склонам Коресса, с удивлением смотрели вниз. С верхних ярусов театра, как на ладони, виден был весь город, и мраморная колоннада по обеим сторонам дороги, ведущей в гавань, и залив… Но толпу не интересовали виды. Работа была брошена, обед не приготовлен, никто не замечал жаркого полуденного солнца. Монотонный, теперь уже бессмысленный крик повторялся и повторялся «Велика Артемида Эфесская!»
Высший выборный чиновник в городе, наблюдавший за порядком, был чрезвычайно встревожен. Римляне не признавали таких беспорядочных собраний и потому не вмешивались. Но если они сочтут происходящее за начало восстания, — думал блюститель порядка, — они могут наказать город и отменить последние остатки автономии. Но чиновник был человком рассудительным. Он хотел подождать до тех пор, пока возбуждение не уляжется само собой. Через два часа, когда солнце уже коснулось склонов Коресса, терпение его истощилось.
Подняв руку, он вышел на середину сцены; все знали, что этот человек ответствен за проведение народных собраний. Шум прекратился.
— «Мужи Ефесские!» — начал он, — «какой человек не знает, что город Ефес есть служитель великой богини Артемиды и Диопета? (Диопет — черный метеорит, символизировавший богиню). Если же в этом нет спора, то надобно вам быть спокойными и не поступать опрометчиво; а вы привели этих мужей, которые ни храма Артемидина не обокрали, ни богини вашей не хулили; если же Димитрий и другие с ним художники имеют жалобу на кого-нибудь, то есть судебные собрания и есть проконсулы: пусть жалуются друг на друга»; — Чиновник тактично называет убийц Силана «проконсулами», во множественном числе. — «А если вы ищете чего-нибудь другого, то это будет решено в законном собрании; ибо мы находимся в опасности — за происшедшее ныне быть обвиненными в возмущении, так как нет никакой причины, которою мы могли бы оправдать такое сборище».
Пристыдив горожан и охладив их пыл, блюститель порядка распустил собрание.