Миа подарила нам чайник. Миа – женщина, наблюдательная и внимательная. Чайник, был очень красивый – матовый, приглушенно красного цвета, изысканной формы и покрытый керамическими цветами. Для нашего дома ее выбор оказался очень точным. Миа заметила пустую нишу возле камина, которая явно нуждалась в чем-то подобным. Миа с гордостью сказала нам: «Этот чайник – единственный в своем роде. Художник сделал только один экземпляр».
Через неделю семья Чэнг пришла к нам на кофе. Доктор Чэнг пересек комнату и подошел к чайнику. «Эти чайники делали в деревне недалеко от того места, где я родился. Земля там особая…». В его голосе послышалось все возрастающее возбуждение. – «Я точно помню, как их делали». Его жена наклонилась и увидела китайскую иероглифику на внутренней поверхности. «Они очень редки, – сказал он, – даже в Китае…».
Мастерство, технология и зубрежка перед экзаменами
Мастерство. Ему осталось мало места в современном технологическом мире. У меня есть три пластиковых горшка для цветов, одинаковые по форме и цвету. Они мне очень нравятся. Мне нет дела до того, что где– то произведено еще пять тысяч таких же горшков. Мои все равно милы мне. Проклятие технологии заключается не в ее способности размножать красоту, но в безжалостном подавлении изобретательности. Важно не то, что технология делает с вещами, а то, что она делает с людьми. Рабочие, которые сняли мои цветочные горшки с конвейера, скорее всего не испытывали никаких эстетических чувств. А человек, который сделал наш чайник, наверно гордился и чувствовал себя удовлетворенным.
Меня интригуют взаимоотношения между работой творческой и рутинной. Чайник, который подарила Миа, явно был плодом любви. Его красота красноречиво свидетельствует о радости, которую испытал его творец. Технология сделала работу на фабрике скучной. Посещение автозавода убедило меня в этом. Однако скучная работа существовала и до развития технологии, так что нельзя обвинять во всем индустрию.
Чаще всего я кошу траву во дворе с удовольствием. Над головой ясное небо, воздух чист, мало комаров и в голове никаких забот. Даже шум мотора не мешает мне наслаждаться ветром, слушать как он шелестит в листьях деревьев. Когда работа закончена, я смотрю на ровный зеленый ковер травы, и удовлетворение охватывает меня. Но бывают дни, когда эта работа раздражает меня. В чем дело?
Всегда приятнее работать вместе с кем-то. Когда двое или трое членов семьи берутся за общее дело, работа становится намного веселее. Отношения внутри семьи при этом явно улучшаются. Вспоминаю черных женщин, на Карибских островах. Они пели хором в то время, как плели свои цветные корзины, сумки и шляпы, сплетая солому проворными пальцами.
Компания облегчает скучную работу. Однако в данном случае сказывается не только влияние компании. Рабы тоже пели вместе на хлопковых полях и плантациях сахарного тростника. Пение помогало, но скучная работа все равно оставалась скучной.
Я думаю, женщины, которые плели украшенные цветами корзинки, наслаждались своей работой, независимо от того, работали они вместе или нет. Они сами мне это говорили. Они гордились своей работой. Им доставляло удовлетворение видеть, как из-под их пальцев выходят прекрасные вещи. Не в этом ли чувстве удовлетворения и гордости за хорошо сделанную работу, лежит разница между творчеством и массовым производством?
Имеет ли значение насколько красива та вещь, которую вы делаете? Конечно мастеру приятно любоваться красивыми гончарными изделиями или плетеными корзинами вышедшему из его рук. Но в былые времена люди исполняли также работу, которую мы называем скучной и получали такое же удовлетворение, что и китайский ремесленник или женщины, плетущие корзинки на Карибских островах.
Возьмите, например, чисто выскобленный, добела вымытый деревянный пол. Скучная работа? Я знаю женщин, которые счастливо улыбаются, глядя на сверкающие чистотой половицы. Не все женщины, конечно, но для некоторых – это как хорошее лекарство. Они смотрят на недавно высохший пол влюбленными глазами. Они гордятся своей силой и добросовестностью и презирают своих соседок-нерях. Такие нежные чувства можно испытывать по отношению к любой другой повседневной домашней работе, и даже к ремонту мотора вашего мотоцикла.
Отношение к труду связано с нашим счастьем и даже с святостью. Одному верующему студенту учеба представляется трудной и скучной работой, а предэкзаменационная зубрежка – ночным кошмаром. Для других она, пусть не удовольствие, но нечто такое, что приносит удовлетворение. Так как большинству из нас приходится, зарабатывая на жизнь, проводить многие часы в конторе, школе, на заводе или на кухне, разумно было бы задаться вопросом, как преодолеть скуку в работе и возможно ли обрести удовлетворение занимаясь рутинным трудом?
Многие студенты приходят ко мне, жалуясь на усталость и лень. «Я просто не могу взяться за работу», – говорят они мне. – «А потом, когда подходят экзамены, я впадаю в панику». Кажется, нет никакой разницы в том, получают ли они пятерки или еле-еле тянутся на тройках. Изо дня в день одно и то же: невыполненные домашние задания, не сданные учителю сочинения, отвращение к скучному учебнику, беспокойство и лихорадочная зубрежка в последнюю минуту перед экзаменом. Некоторые студенты просят выписать им справку о том, что у них не все в порядке с нервами.
Хотя некоторые предметы нравятся нам больше, другие меньше, я думаю, любой предмет, даже самый непривлекательный, заинтересовал бы нас, если бы его преподавал человек способный «заразить» нас своей увлеченностью. Но авторы учебников часто лишают нас энтузиазма. Под их пером исследуемый материал оказывается окрашенным лишь в различные оттенки серого.
Но, оставляя в стороне низкое качество учебников и несовершенство профессоров, задумаемся над тем, что успеху в учении мешают и кое-какие черты заключенные в нас самих. Над нами господствует наше тщеславие, желание достичь успеха без большого труда и когда нам не удается это, мы предаемся безосновательному самоунижению. Похоже, что те некоторые из нас интеллектуально так и не воззрели: на академическую работу мы реагируем, как дети, которых посылают убрать собственную спальню, где царит хаос. Мы – мятежные дети, которым недостает желания учиться, потому что к нашим профессорам мы относимся так же, как в детстве мы относились к своим родителям. Или мы полны страха, считая себя одинокими в битве за знание, не осознавая, что многие студенты, окружающие нас, проявляют всего лишь различные формы академического бахвальства, стараясь спрятать свои страхи.
Нас пугает ритуал экзаменов. Тишина. Шелестящая бумага. Мерная походка надзирателя-экзаменатора. Неистовая писанина. Неумолимое движение стрелок на часах. Все возрастающее раздражение от чужого сигаретного дыма. А тут еще какой-то умник, который сдает законченную работу, хотя не прошло еще и половины положенного времени.
Мы стараемся преодолеть ужас, охватывающий нас, но наш мозг замирает, когда время подходит к концу. Наши записи кажутся нам в этот момент тупыми и бессмысленными.
Помню облегчение, которое я ощутил, когда впервые перестал беспокоиться об экзаменах. Я изучал тогда курс патологии. Помню стол, за которым сидел, верхушки деревьев, росших перед окном. Я читал учебник, и мозг мой одновременно жил как бы в двух измерениях. Читаю страницу, а сам думаю: удастся ли запомнить то, что прочитано? Попадется ли мне это на экзамене? Может быть, в этом учебнике слишком много деталей? Читаю ли слишком медленно? Может быть, взять другой учебник? Или взяться за конспекты лекций? И почему все это так скучно?
И вдруг неизвестно откуда появилась мысль: почему бы не прочитать эту главу как для Господа, не беспокоясь об экзамене?
От этой мысли перехватило дыхание. С одной стороны, я знал, что это даст мне облегчение и я получу больше удовольствия от работы. С другой стороны эта мысль показалась опасной. Ведь экзаменаторов интересует не моя благочестивая христианская добросовестность, a только мои знания.
Борьба была короткой, и я выбрал христианское благочестие. Мне надоело уныло учиться ради отметок, надоело сидящее как гвоздь в теле 6еспокойство об экзаменах. Все это мешало настоящей учебе. Я стал заниматься более методично. Напряжение покинуло меня. «Для Тебя, Господи» – стало моим побуждением. К радости своей, я нашел Его «ярмо легким» и Его «иго благим» так что учеба стала душевным отдыхом. Курс патологии становился все более интересным. Я мог теперь позволить себе проявлять любопытство и интересоваться тем, о чем читал. Я с удовольствием составлял конспекты глав, которые прочитал. Чувство скуки пропало, и его место заняли удовлетворение и благодарность. Я учил не для экзамена, а для Бога. У меня оставалось даже немного времени для игры в теннис со спокойной совестью.
Нет, я не забыл, что для прохождения курса располагал определенным временем. Но изменилось чувство ответственности. Я думал теперь не только о сдаче экзаменов, но ощущал себя ответственным перед Богом. Я должен был так рассчитывать время, чтобы угодить Ему. Хотя материал оставался тот же самый, но, занимаясь, я чувствовал себя значительно более спокойным, и наслаждался тем, что делал. Я выучил и понял в этом предмете больше, чем прежде, однако, как это повлияло на мои оценки, уже не помню Я уже больше не трудился для оценок, но лишь для Христа Учеба стала для меня тем самым, чем работа над чайником была для того старого китайца. Я получал удовлетворение от занятий и от того, что в каждой прочитанной главе запоминал все, что мог запомнить.
Конечно, время от времени я соскальзывал на прежний путь. Угождать Христу учебой в чем-то было схоже с изучением нового способа плавания. Этот новый метод нужно было повторять снова и снова. Но в целом мое учение уже никогда не было таким, каким оно было раньше.
Порой студент спрашивает меня: «Что делать, если материал курса мне совершенно не нравится? Я готов изменить свое отношение к занятиям, но мой мозг просто не работает. Должен ли я как христианин изучать материал, который наверняка никогда не пойму?» Конечно, нет. Посоветуйтесь с вашим профессором. Если у вас нет способностей к этому предмету, может быть стоило бы вам бросить его как можно скорее. Христово иго благо и Его бремя легко. Он хочет дать вам радость в учебе. Он дал вам природную одаренность, но Он не сделал вас гением во всем.