Ранее утро — 8 марта. Будильник зазвенел, и даже не успев, как следует начать свою песню, умолк под натиском моего пальца. Почти в темноте оделся, тихо прикрыв входную дверь, направился к базару. Чуть стало светать. Я бы не сказал, что погода была весенней. Ледяной ветер так и норовил забраться под куртку. Подняв воротник и опустив в него как можно ниже голову, я приближался к базару. Я еще за неделю до этого решил-никаких роз, только весенние цветы — праздник же весенний. …Сейчас я не могу сказать, что именно, но в его облике меня что-то привлекло. Старомодный плащ, фасона пятидесятых годов, на нем не было места, которое было бы не зашито. Но этот заштопанный и перештопанный плащ был чистым. Брюки, такие же старые, но до безумия наутюженные. Ботинки, начищены до зеркального блеска, но это не могло скрыть их возраста. Один ботинок, был перевязан проволокой. Я так понял, что подошва на нем просто отвалилась. Из-под плаща, была видна старая почти ветхая рубашка, но и она была чистой и наутюженной. Лицо, его лицо было обычным лицом старого человека, вот только во взгляде, было что непреклонное и гордое, несмотря ни на что … . Я подошел к базару. Перед входом, стояла огромная корзина с очень красивыми весенними цветами. Это были Мимозы. Я подошел, цветы действительно красивы. А кто продавец ?- спросил я, пряча руки в карманы. Только сейчас, я почувствовал, какой ледяной ветер. А ты сынок подожди, она отошла не на долго, щас вернется, — сказала тетка, торговавшая по соседству соленными огурцами. Я стал в сторонке, и даже начал чуть улыбаться, когда представил, как обрадуются мои женщины, дочка и жена. Напротив меня стоял старик. Сегодня был праздник, и я уже понял, что дед не мог быть не бритым в такой день. На его лице было с десяток порезов, некоторые из них были заклеены кусочками газеты. Деда трусило от холода, его руки были синего цвета , но она стоял на ветру и ждал. Какой-то нехороший комок подкатил к моему горлу. Я начал замерзать, а продавщицы все не было. Я продолжал рассматривать деда. По многим мелочам я догадался, что дед не алкаш, он просто старый измученный бедностью и старостью человек. И еще я просто явно почувствовал, что дед дико стесняется теперешнего своего положения за чертой бедности. К корзине подошла продавщица. Дед робким шагом двинулся к ней, я за ним. Хозяюшка , милая, а сколько стоит одна веточка Мимозы,- дрожащими от холода губами спросил дед. Так, а ну вали отсюдава алкаш, попрошайничать надумал, давай вали, а то … — прорычала продавщица на деда. Хозяюшка, я не алкаш, да и не пью я вообще, мне бы одну веточку, сколько она стоит?- тихо спросил дед. Я стоял позади него и чуть с боку. Я увидел, как у деда в глазах стояли слезы. Одна, да буду с тобой возиться, алкашня, давай вали отсюдава, — рыкнула продавщица. Хозяюшка, ты просто скажи, сколько стоит, а не кричи на меня, -также тихо сказал дед. Ладно, для тебя, алкаш, 5 гривен ветка,- с какой-то ухмылкой сказала продавщица. На ее лице проступила ехидная улыбка. Дед вытащил дрожащую руку из кармана, на его ладони лежало, три бумажки по 1 гривне. Хозяюшка, у меня есть три гривны, может найдешь для меня веточку на три гривны,- как-то очень тихо спросил дед. Я видел его глаза. До сих пор, я никогда не видел столько тоски и боли в глазах мужчины. Деда трусило от холода как лист бумаги на ветру. На три тебе найти, алкаш, га га га, щас я тебе найду,- уже прогорлопанила продавщица. Она нагнулась к корзине, долго в ней ковырялась. На держи, алкаш, беги к своей алкашке, дари га га га га, — дико захохотала эта … В синей от холода руке деда я увидел ветку Мимозы, она была сломана посередине. Дед пытался второй рукой придать этой ветке божеский вид, но она, нежелая слушать его, ломалась по полам и цветы смотрели в землю . На руку деда упала слеза. Дед стоял и держал в руке поломанный цветок и плакал. Слышишь ты, Дура, что же ты, ничтожество, делаешь? – прорвало меня, пытаясь сохранить остатки здравомислия и не заехать продавщице. Видимо, в моих глазах было что-то такое, что продавщица как-то побледнела и даже уменьшилась в росте. Она просто смотрела на меня как мышь на удава и молчала. Дед, а ну подожди, — сказал я, взяв деда за руку. Слушай, ты, сколько стоит твое ведро, отвечай быстро и внятно, чтобы я не напрягал слух,- еле слышно, но очень понятно прошипел я. Э …а … ну … я не знаю,- промямлила продавщица Я последний раз у тебя спрашиваю, сколько стоит ведро!? Наверное 50 гривен, — сказал продавщица. Все это время, дед непонимающе смотрел то на меня, то на продавщицу. Я кинул под ноги продавщице купюру, вытащил цветы и протянул их деду. На отец, бери, и иди поздравляй свою жену, — сказал я. Слезы, одна за одной, покатились по морщинистым щекам деда. Он мотал головой и плакал, просто молча плакал. У меня у самого слезы стояли в глазах. Дед мотал головой в знак отказа, и второй рукой прикрывал свою поломанную ветку. Хорошо, отец, пошли вместе, сказал я и взял деда под руку. Я нес цветы, дед свою поломанную ветку, мы шли молча. По дороге я потянул деда в гастроном, купил торт и бутылку красного вина. У деда хлынули слезы. Они текли по его щекам и падали на плащ, больше я на это смотреть не мог, у меня у самого слезы стояли в глазах. Я буквально силой впихнул деду в руки цветы, торт и вино, развернулся, и, вытирая глаза сделал шаг к выходу. Мы … мы …45 лет вместе … она заболела …я не мог, ее оставить сегодня без подарка, — тихо сказал дед, спасибо тебе… Я бежал, даже не понимая куда бегу. Я хочу, чтоб этот мир стал чуточку добрей…