Рождественская ночь. В доме тихо. Прекратилось даже потрескивание в камине. Остывающие угольки излучают мягкое свечение, освещая темный дом. У камина висят чулки — уже без подарков. В углу — обнаженная елка. Рождественские открытки, мишура и воспоминания связывают в памяти рождественскую ночь с рождественским днем.
Да, это рождественская ночь. А каким был день! Арома¬тизированный чай. Санта-Клаус. Клюквенный соус. «Боль¬шое спасибо». «Что вы, не надо». «Бабушка звонит». Ноги по колено в оберточной бумаге. «Как раз в пору». Фото¬вспышки.
Рождественская ночь. Елка, которая еще вчера «росла» из горы подарков, теперь «растет» из елочной подставки. Подарки — уже чья-то собственность. Смятая оберточная бумага — в мусорном ведре. Посуда вымыта, а недоеденная индейка ждет сэндвичей на следующей неделе.
Рождественская ночь. Последний рождественский гимн спет в десяти-часовых новостях. Последний кусок яблочно¬го пирога доеден зятем. Последний рождественский альбом отложен в сторону, исполнив в очередной раз свой ежегод¬ный долг запечатления каштанов, снегопада в Рождество, красноносых оленей.
Рождественская ночь.
Отзвучал последний полуночный удар часов, мне пора спать, но отчего-то не спится. Мне не дает покоя одна оше¬ломляющая мысль. На этой неделе мир был другим. На время он изменился.
Волшебная пыль Рождества блеснула на лице человече¬ства, пусть мимолетно, напомнив нам о собственной ценно¬сти и о том, кем мы должны были бы быть.
В своих уговорах, докучании просьбами, вражде, мы забыли о том, что требуется от нас на самом деле. Мы убра¬ли свои лестницы и гроссбухи, отложили ружья и хроно¬метры. Мы сошли с беговой дорожки, оставили американс¬кие горки, обратив свой взор на Вифлеемскую звезду.
Это — время веселья, потому что более, чем когда-либо еще, мы думаем о Нем. Более, чем в другое время, Его имя на наших устах.
А что в результате? В течение нескольких драгоценных часов наша тоска по Небесам сливается воедино, и мы ста¬новимся хором. Любительским хором портовых грузчиков, адвокатов из Бостона, нелегальных иммигрантов, домохо¬зяек и тысяч других людей, полагающихся на эту Вифлеемскую тайну. Да, на самом деле такой хор существует. «При¬ди и узри Его», — поем мы, взбудораживая даже самых сон¬ных пастухов, указывая им на Младенца-Христа.
В течение нескольких драгоценных часов люди смотрят на Него. Христос Господь. Те, которые прожили год, не об¬ращая на Него внимания, вдруг снова видят Его. Люди, привыкшие употреблять Божье имя всуе, останавливают¬ся, чтобы воздать Ему хвалу. Глаза, сейчас незамутненные гордостью, восхищаются Его величием.
Вдруг Он — везде. В ухмылке полицейского, когда тот останавливает несущийся микроавтобус с подарками для детдома.
В сиянии глаз официанта с Тайваня, когда тот расска¬зывает вам о предстоящей рождественской поездке на роди¬ну, чтобы повидать детей.
В чувствах отца, который слишком переполнен благо¬дарностью, чтобы закончить молитву перед ужином.
Он — в слезах матери, когда та встречает дома сына, вер¬нувшегося из-за морей.
Он — в сердце человека, который провел рождественское утро в автопробке, раздавая холодные бутерброды с колба¬сой и горячие пожелания.
Он — в торжественной тишине толпы в торговом центре, когда хор начальной школы поет: «Там, в яслях».
Эммануил. Он — с нами. Бог прошел рядом.
Рождественская ночь. Через несколько часов начнется уборка, погаснут огни, елки выбросят. Тридцать шестой раз¬мер поменяют на сороковой, а гоголь-моголь будет прода¬ваться за полцены. Жизнь скоро снова будет нормальной. Щедрость декабря обратится в январские счета, а волшеб¬ство начнет увядать.
Но пока эта сказка все еще длится. Может, поэтому я до сих пор не сплю. Я хочу еще немного насладиться этой ат¬мосферой. Я хочу помолиться, чтобы те, кто видят Господа сегодня, продолжали искать Его и в августе. И я не могу не задержаться на одной фантастической мысли: «Если я могу сделать столь много скромными молитвами, неуклюже об¬ращенными к Нему в декабре, насколько больше смог бы сделать Он, если бы мы думали о Нем каждый день?»