«Тогда один из двенадцати, называемый Иуда Искариот, пошел к первосвященникам и сказал: что вы дадите мне, и я вам предам Его? Они предложили ему тридцать сребренников; и с того времени он искал удобного случая предать Его…
И, когда еще говорил Он, вот Иуда, один из двенадцати, пришел, и с ним множество народа с мечами и кольями, от первосвященников и старейшин народных. Предающий же Его дал им знак, сказав: Кого я поцелую, Тот и есть, возьмите Его.
И, тотчас подойдя к Иисусу, сказал: радуйся, Равви! И поцеловал Его. Иисус же сказал ему: друг, для чего ты пришел? Тогда подошли и возложили руки на Иисуса, и взяли Его…
Когда же настало утро, все первосвященники и старейшины народа имели совещание об Иисусе, чтобы предать Его смерти; и, связав Его, отвели и предали Его Понтию Пилату, правителю.
Тогда Иуда, предавший Его, увидев, что Он осужден, и, раскаявшись, возвратил тридцать сребренников первосвященникам и старейшинам, говоря: согрешил я, предав кровь невинную. Они же сказали ему: что нам до того? смотри сам. И, бросив сребренники в храме, он вышел, пошел и удавился»
(Матфей 26:14-16, 47-50; 27:1-5).
Гельмут Тилике рассказывает о человеке, который в черную годину гитлеровского Третьего Рейха выступил против действии правительства национал-социалистов, за что был немедленно арестован. Его отправили в тюрьму и продержали в одиночном заключении, периодически подвергая избиениям и пыткам, при помощи которых его мучители пытались добиться от него признания в совершении какого-нибудь преступления. Несколько месяцев спустя его освободили, причем обвинение против него так и не было выдвинуто. Усталый, ослабевший и изголодавшийся, он не пал духом и продолжал столь же яростно противостоять тоталитарному режиму. Через две недели после освобождения этого человека нашли повесившимся на чердаке. Все те кто интересовались его судьбой, недоумевали, почему в конце концов его оставили сила и мужество. Причина была известна лишь близко знавшим его людям. Незадолго до смерти он сделал ужасное открытие: доносчиком, предавшим его в руки нацистов, был его собственный сын. Предательство любимого человека совершило то, чего не смогли сделать зверства палачей.
С такого рода страданиями не сравнится даже самая сильная физическая боль. Ведь предательство, по сути своей, означает, что мы подвергаемся опасности или терпим бедствия по вине любимого нами человека, которому привыкли доверять. Зло проникает в святая святых наших сердец, и мы оказываемся беззащитными перед ним. Страдания, причиненные врагом, не идут ни в какое сравнение с ударом, нанесенным другом или любимым человеком.
Неудивительно, что авторы Нового Завета в самых мрачных тонах рисуют человека, который прежде всего известен предательством Иисуса в руки властей, что повлекло за собой его арест, осуждение и казнь. С самого начала и до конца рассказы евангелистов о времени, проведенном Иудой с Иисусом и другими учениками, окрашены неумолимой реальностью его будущего предательства. Клеймо отступника оказалось несмываемым в глазах тех, чьи свидетельства мы сегодня читаем. Сам Иисус в довольно резких выражениях высказывался о своем предателе, называя его дьяволом и сыном погибели, которому лучше было бы и не родиться. История Иуды заканчивается ужасом, позором и безысходностью самоубийства. Не в силах пережить последствия своих действий, преследуемый чувством вины и отчаянием, он выбрал постыдную и одинокую смерть.
Как следует относиться к этому человеку? Какие чувства мы должны испытывать к нему? Отвращение?.. Гнев? Горечь? Есть ли у нас основания жалеть его, видя в нем лишь жертву обстоятельств, игрушку в руках злых сил?
Заслужил ли он свою судьбу? А как же Бог? Есть ли в его сердце место для человека, предавшего его единственного сына на распятие? Большинство христианских традиций отвергают такое предположение, а в воображении Данте участью Иуды стал низший из кругов ада. Вместо жаркого пламени, грозящего людям, согрешившим в порыве страсти, там царит ледяной холод, уготованный тем, кто сознательно и расчетливо отвергает Божью любовь. Можно ли согласиться с такой оценкой?
Вопросы из предыдущего абзаца, несомненно, важны. И хотя ответом на них могут послужить лишь догадки и предположения, мы все же должны попытаться на них ответить.
Грех Иуды, бесспорно, ужасен. Евангелисты высказались по этому поводу довольно открыто: по словам Луки, Иуда «сделался предателем», и его навсегда запомнят в связи с одним единственным трагическим событием — совершенное им предательство стало определяющим в его судьбе. Помимо предательства, нам мало что известно об этом человеке. Мы не знаем ничего о его детстве, как он учился в школе, как его называли родители, никаких других деталей, которыми полна каждая человеческая жизнь. До нас дошло лишь описание роли, сыгранной Иудой в событиях одной роковой ночи Страстной недели, когда он покинул Тайную Вечерю и предал Иисуса в руки храмовой стражи.
Рассказ об этом стал неотъемлемой частью повествования о страданиях и смерти Иисуса. Своим поступком Иуда Искариот приобрел себе славу человека, предавшего наставника и друзей, славой, вместе с которой он уже оказался не в силах жить. Он не вынес болезненного осознания того, что теперь, как бы он ни старался загладить свою вину или избежать позора, он будет неизменно отождествляться с событием, которое ему больше сего на свете хотелось стереть из памяти и из жизни. Перед его мысленным взором стояла лишь смертная тьма, казавшаяся ему необратимым последствием его предательства.
Наверное, было бы не совсем справедливо позволить по одному единственному поступку Иуды определять наше восприятие этого человека, ведь его жизнь не ограничивалась одним лишь низким и подлым предательством, как и жизнь любого человека никогда нельзя отождествлять с его самыми безнравственными действиями, какими бы описательными они ни казались. И все же поступок Иуды, как бы он ни был трагичен, — великое зло. Кто знает, как он воспринял последствия своего сотрудничества с иудейскими властями? Его глубокое сожаление о совершенном поступке указывает на то, что он вряд ли ожидал осуждения и казни Иисуса в результате своих действий. Возможно, он отказывался взглянуть правде в глаза, гнал от себя мысли обо всех вариантах развития событий, кроме наиболее приемлемого, на его взгляд, желая успокоить свою совесть. Но не стоит поспешно приписывать Иуде высокопарные мотивы или представлять его чересчур доверчивым, чтобы смягчить тяжесть его низкого преступления. Сознательно предать Иисуса и его друзей в руки людей, не скрывавших своей враждебности и злых намерений, мог только человек, который в лучшем случае испытывал полное безразличие к их судьбе, а в худшем — желание подвести их под плаху. Как бы мы ни расценивали его намерения, мы не вправе снимать с Иуды ответственность за его вопиющее преступление.
Но здесь нам не обойтись без «недоразумений», ведь согласно христианскому преданию, представляющему Иуду в столь неприглядном свете, его действия были необходимы. Кто-то ведь должен был предать Иисуса, кому-то пришлось стать изменником. Этого требовал божественный замысел. На пути в Иерусалим Иисус сказал своим ученикам: «Сын Человеческий предан будет на распятие». На слова, предшествующие упоминанию о смерти Иисуса, редко кто обращает внимание, поскольку главное место в нашем учении о спасении отводится именно его смерти. Но учение о спасении не может существовать вне более широкого контекста, и Иисус ведь говорил не только о своей смерти, но и о том, что он будет на нее предан. В таком свете сама смерть обретает особый смысл и значение.
События Страстной недели, вплоть до их кульминации, позволяют нам понять, что крестные муки поразили не только тело Иисуса, но и его дух, и даже его взаимоотношения с людьми. Они неразрывно связаны с его готовностью испытать всю глубину отчуждения от Бога, которая только может быть известна человеку. В тот страшный час на Голгофе Сын Божий и Человеческий в полной мере ощутил свое одиночество, боль которого прямо пропорциональна близости его отношений с Отцом. Раздавшийся с креста вопль «Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» вырывается из груди человека, за одни сутки испытавшего верх мучений. И здесь мы видим страшную иронию: в тот момент, когда он более всего приблизился к Богу своим послушанием, до конца исполнив волю Отца, он оказался преданным и оставленным. Но все же ради нашего спасения он добровольно принимает нестерпимую боль предательства.
Участью Мессии, по словам Иисуса, должна была стать не просто смерть, даже самая ужасная и унизительная, но смерть, на которую он будет «предан». Поступок Иуды можно считать извращенной человеческой версией отношений между Отцом и Сыном, и он только добавил мук для распятого Христа. Страждущий Мессия, Эммануил, Бог живший среди нас в облике человека, познал страшную боль предательства, грозящую сломить дух скорее, нежели пытки и истязания. В каком-то смысле можно сказать, что Бог никогда не переставал испытывать эту боль с того самого момента, когда он создал человека, способного на любовь и дружбу, а значит и на предательство. Но на кресте Богу пришлось пережить нечто иное, ощутив весь ужас и боль предательства человека человеком. Бог сам предал себя на смерть, быть может с неосознанной, но добровольной помощью Иуды. «Он пришел к своим, — пишет Иоанн в своем Евангелии, — и свои Его не приняли». Напротив, его собственный народ отверг Иисуса и предал римлянам на распятие. В тот момент истории взаимоотношений Бога и его народа Иуда выступил от имени всех тех, кто желал этой смерти, от сговорившихся против Иисуса первосвященников до переменчивой толпы, чьи восклицания «Осанна!» вскоре сменились криками «Распни его!» Иисус предвидел предательство Иуды. Потому, когда тот приблизился к нему в Гефсиманском саду, Иисус не выказал удивления или смятения. Он ожидал его появления и вышел ему навстречу, по словам Иоанна, «зная все, что с Ним будет». Иуда предал Иисуса только потому, что Иисус сам этого захотел. В определенном, очень важном смысле, Иисус сам предал себя в руки своих врагов. Ведь он предсказывал предательство Иуды, и для него не составило бы труда назвать имя изменника и с помощью других учеников помешать ему. Но Иисус отпустил его, позволив свершиться злу. Создается такое впечатление, что Иуда вообще сыграл во всем этом только второстепенную роль. Для правильного развития событий потребовался предатель, но им не обязательно должен был стать Иуда. Он лишь олицетворяет собой все человечество, готовое отвергнуть Сына Божьего и предать его на распятие. Евангелисты не случайно применяют к греху Иуды то же слово, которое используется в Новом Завете и по отношению к Богу, пославшему своего Сына на смерть, по отношению к Сыну, добровольно предавшему себя на смерть ради нашего спасения. Это слово — рагаdidomi — означает «сдать, передать, предать». С чисто человеческой точки зрения, поступок Иуды следует считать откровенным предательством человека, который любил его, как друга. В более широком богословском контексте его поступок, оставаясь в высшей степени безнравственным, стал частью Божьего замысла, частью того, что должно было произойти для прощения наших грехов.
Иуда, один из двенадцати апостолов (о чем Лука напоминает нам в Деян. 1), был призван Иисусом к благовествованию. Он должен был донести, передать (здесь используется то же самое слово) людям весть о смерти и воскресении Иисуса и последующем прощении грехов. Считается, что он оставил свое служение, когда, предав Иисуса, изменил Евангелию. Но можно предположить, что этим низким поступком он внес в него свой особый вклад. В трагический момент самоосуждения Иуда послужил исполнению Божьего замысла, согласно которому «нет ныне никакого осуждения» тем, кто во Христе Иисусе. Кажется, будто предательство Иуды было единственным, на что Бог мог рассчитывать. И Иуда его не подвел.
Хотя в Евангелиях Иуда неизменно несет на себе позорное пятно предателя, а Иоанн еще утверждает, что апостолы напрасно доверяли ему ящик для пожертвований (не продиктованы ли эти слова желанием видеть только плохое в человеке, впоследствии совершившем ужасное преступление? «Он всегда был нечист на руку!»), мало что в истории жизни Иуды делало его наиболее вероятным кандидатом для такого злодейства. Другие ученики не спешили обвинить именно его. Из описания Тайной Вечери ясно, что предсказание Иисуса повергло их в смятение. Каждый немедленно задался вопросом; «Не я ли, Господи?» Виновным действительно оказался Иуда, но никто не мог предвидеть этого заранее.
Хотя Иуда стал предателем, он не был единственным. Он был первым, и его предательство, мы думаем, было самым ужасным, но нельзя забывать, что после ареста Иисуса все ученики в страхе бежали из Гефсиманского сада. Даже Петр, поклявшийся, что умрет, прежде чем оставит Иисуса, под влиянием обстоятельств поколебался в своем обещании и трижды отрекся от своего учителя. Между отречением и последующим покаянием Петра и предательством и муками совести Иуды существует более чем поверхностное сходство. Вот только Иуда поддался искушению, которое, возможно, испытывал и Петр: он покончил жизнь самоубийством. Поэтому он не увидел воскресшего Христа и не узнал, что его грех, при всей своей низости, по воле Божьей послужил спасению человечества. Интересно, с какими словами обратился бы к Иуде Иисус, если бы и он оказался тогда на берегу с остальными учениками?
Можно, по крайней мере, сказать, что он тоже был бы вправе рассчитывать на прощение, предложенное Петру и всем, кто готов его принять. Грех Иуды был ужасен, но не настолько, чтобы Иуда стал недосягаемым для Божьей любви. Вот и все, что, пожалуй, можно сейчас сказать. Но даже такое признание необходимо. Ведь если для Иуды не было никакой надежды, едва ли она найдется и для нас каждый из нас по-своему много раз предавал Иисуса, причем требуя за это гораздо меньшую цену, чем тридцать сребреников.
В своей «Балладе об Иудином дереве» Руфь Этчеллз призывает нас продолжить свои размышления на эту тему. Она попыталась представить себе взаимоотношения между Иудой и Иисусом после смерти, которая, как это ни странно, сблизила Иуду с его учителем более, чем кого бы то ни было из учеников.