Конфликт по поводу обрезания все разрастался, и Антиохийская церковь послала Павла, Варнаву и еще несколько человек в Иерусалим, чтобы они помогли выработать какую-нибудь общую позицию по этому вопросу.
Апостолы не спешили и поехали сухопутным путем. В Финикии (современный Ливан) и холмистой Самарии большинство верующих не были чистокровными иудеями и до этих пор считались поэтому полухристианами. Павел и Варнава обрадовали их, рассказав о споре в Антиохии. В Иерусалиме Павлу устроили торжественную встречу, так не похожую на его первое прибытие в Иерусалим, когда все его чуждались, и только один Варнава предоставил ему кров. Теперь два друга-апостола, излучая любовь, бодрость и доброжелательство, рассказывали о том, как Бог сотворил новых христиан в далекой стране. Рассказ внимательно выслушали; но потом выступили вперед христиане из фарисеев. И снова прозвучало старое требование: «Они должны обрезаться и соблюдать Моисеев закон».
Было решено собраться для формального обсуждения этого вопроса. Обычно апостолы, вместе с большим числом пресвитеров, обращались за решением таких проблем к Ветхому Завету и учению Иисуса. Но о том, что касалось обрезания, не было никаких ясных указаний: Иисус не оставил ни одного наставления по этому поводу ни до распятия, ни после воскресения Своего. Но Он говорил, что Дух Святой приведет верующих к истине, и долгом вождей церкви было теперь собраться и узнать, что им откроет Дух Святой. По всей видимости, на этом собрании христиане придерживались традиций синедриона, в котором первыми высказывали свое мнение младшие члены собрания, потом те, кто старше, и так далее. Дискуссия затянулась. Наконец, подошла очередь Петра. Он встал и произнес всего несколько фраз, немало порадовавших Павла:
«Братия!» – сказал Петр, – «Вы знаете, что Бог от дней первых избрал из нас меня, чтобы из уст моих язычники услышали слово Евангелия и уверовали; и сердцевидец Бог дал им свидетельство, даровав им Духа Святого, как и нам. И не положил никакого различия между нами и ими, верою очистив сердца их. Что же вы ныне искушаете Бога, желая возложить на выи учеников иго, которого не могли понести ни отцы наши, ни мы? Но мы веруем, что благодатию Господа Иисуса Христа спасемся, как и они».
Петр замолчал. Никто не нарушил тишины до тех пор, пока Варнава и Павел, тактично занимавшие вторые по значению места в этом собрании (ведь Петр был вождем церкви в Иерусалиме еще в те времена, когда Павел был гонителем веры), начали свой подробный рассказ об удивительных и чудесных событиях в Галатии. Павел завладел вниманием слушателей – проходили часы, пока перед глазами слушателей снова развертывались эпические картины создания новой церкви. Никто не прерывал Павла и не спорил с ним.
В конце концов, Иаков, председательствующий в собрании, произнес несколько слов, подводя итог обсуждению. Иаков был человек, настолько преданный вере, что колени его от долгой молитвы стали твердыми, как у верблюда. Подобно Павлу, он встретился один с воскресшим Иисусом и уверовал. Иаков был двоюродным братом Иисуса, и до воскресения Его сомневался и не решался уверовать. Иаков любил Моисеев закон, и за это иудеи уважали его, но все же главным желанием его было подчиниться воле воскресшего Господа. Теперь он видел, в чем состоит эта воля, хотя можно было бы понять ее и раньше, когда Дух Святой побудил Петра нарушить иудейские традиции и войти в дом римлянина Корнилия. Рассказ Павла и Варнавы, заставивший христиан-иудеев изменить точку зрения, всего лишь подтверждал то, что уже было ясно сказано Петром. Поэтому Иаков, подводя итог, сослался именно на Петра и подтвердил его выводы цитатой из Писания.
«Посему я полагаю», – сказал Иаков, – «не затруднять обращающихся к Богу из язычников». Для того, чтобы новая свобода христиан не оскорбляла без нужды иудеев, Иаков просил христиан, бывших язычников не есть мяса, принесенного в жертву идолам, не предаваться половой распущенности, не есть мяса задушенных животных (удавленины) и не пить крови. Запреты такого рода совпадали с общими нормами морали и не накладывали на христиан невыполнимых обязательств.
Решения этого Собора были подтверждены всеми пресвитерами и мирянами Иерусалимской церкви, и в Антиохию и ее дочерние церкви в объединенной римской провинции Сирии и Киликии был отправлен формальный ответ, в котором те, кто «говорили, что должно обрезываться и соблюдать закон, чего им не поручали», были лишены всяких полномочий. В ответе отдавалось должное «возлюбленным нашим Варнаве и Павлу, человекам, предавшим души свои за имя Господа нашего Иисуса Христа».
Когда Павел и Варнава принесли этот ответ в Антиохию, все христиане возрадовались. Вместе с ними из Иерусалима в подтверждение были посланы два выдающихся проповедника, Иуда Варсава и Сила (Силуан). Иуда и Сила провозгласили в Антиохийской церкви новоявленную волю Божию, а Павел и Варнава сидели у их ног. Павел никогда не уставал учиться: даже новообращенных он подбодрял, побуждая высказываться. Естественно, что теперь он воспользовался случаем поучиться у знаменитых в Иерусалиме проповедников.
Зимой, когда Иуда и Сила вернулись в Иерусалим, Павел оставался в Антиохии, но сердцем и умом стремился уже в Галатию. В нем до боли росло желание узнать, помогло ли его послание галатам, решили они свои проблемы или продолжают заблуждаться. В конце концов, Павел не выдержал и сказал Варнаве: «Пойдем опять, посетим братьев наших по всем городам, в которых мы проповедовали слово Господне, как они живут». Варнава согласился. Но он хотел снова взять с собой Иоанна Марка.
Павел возражал. Его совсем не радовала перспектива проводить день за днем в обществе молодого человека, дезертировавшего в Пергии. Варнава видел, что Павел неправ. Он считал, что Марку нужно дать случай проявить себя: в нем чувствовался будущий евангелист, он нуждался только в ободрении. Но Павел решил не рисковать. Впереди их ждали испытания, разочарования, надежды – ведь Павел не намеревался надолго оставаться в Галатии – его звали неведомые, не знающие Христа страны. В условиях трудного похода спутники должны хорошо понимать друг друга во всем. И Павел не взял Марка.
Страсти разгорались. Лука не скрывает человеческих чувств апостолов, точно так же, как и Ветхий Завет не скрывает грехов царя Давида. «Отсюда произошло огорчение», – пишет Лука, используя сильное греческое выражение, основа которого сохранилась в современном слове «пароксизм». Независимо от того, кто был прав, Павлу действительно нужны были дружные спутники; впоследствии Павел поймет, что Марк мог быть ему хорошим товарищем, что оба они были виноваты, позволив спору разгореться до такой степени. Ситуация, должно быть, была не шуточной, если даже дружелюбный, уравновешенный Варнава разгневался. А Павел проживет еще много лет, прежде чем сможет советовать другим: «Любовь долготерпит, милосердствует,…, не ищет своего, не раздражается…»
Варнава и Павел каждый искали что-то свое. Ясно было, что дружба их подходит к концу.
Варнава, со свойственной ему склонностью к умиротворению, устранился и уехал с Марком на Кипр. Павел взял бы себе в спутники Силу. У Силы было преимущество перед другими кандидатами – он был римским гражданином, а это очень помогло бы в путешествии. И если им будет угрожать бичевание, то можно было бы заявить, что оба они – римские граждане. Но Сила должен был вернуться в Иерусалим. Павел не мог ждать – удобное для путешествий время подходило к концу, а у него было еще так много дел. Он отправил Силе письмо, не сомневаясь в положительном ответе, и отправился в путь один. Именно поэтому Лука использует единственное число, когда говорит: «А Павел, избрав себе Силу, отправился… Проходил Сирию и Киликию, утверждая церкви. Множественное число появляется только после Дервии, где Сила присоединился к Павлу.
Итак, в 50 г. по Р.Х. Павел вышел один в горы на северо-запад от Антиохии и через так называемые «Сирийские ворота» – узкую прибрежную полосу – вышел к сверкающему Александрийскому заливу, где, возможно, нашел одну из тех церквей, которые собирался укрепить. Он шел по покрытой низкими холмами прибрежной долине, поблизости от того места, где в битве при Иссах, триста лет назад, Александр разбил Дария. Одинокий, переживший ссору с лучшим товарищем, Павел выглядел постаревшим. Ему было уже около пятидесяти, и следующее послание, которое он напишет через год, по стилю будет сильно отличаться от Послания к Галатам – как будто прошел не год, а много лет. Через несколько дней пути он уже видел впереди горы Киликии – там, за широкой дугой залива, кончался Левант и начиналась южная Анатолия. Павел возвращался на родину. Все изменилось, семья отвергла его, но горы не изменились – это были те же скалы, которые он видел еще в младенчестве!
Останавливался ли Павел в Тарсе и пытался ли встретиться с родными, неизвестно. Он провел некоторое время в горах Тавра, поддерживая общины верующих, основанные им еще в годы пустынничества, а потом вновь вышел на оживленную дорогу, ведущую из Тарса к Киликийским воротам. Стояли первые дни мая, снег уже сошел с перевала и прилегающего с севера высокого плато. Дорога вела в Коммагену, вассальное царство – через широкую долину, покрытую выходами застывшей лавы. По римской дороге Павел снова дошел до горы Черной и навестил своих учеников в Дервии. В Дервии Павел встретился с Силой, который прибыл из Иерусалима морским путем в Таре, а потом по безопасной людной дороге добрался до Дервии. Павел и Сила сообщили верующим о решениях Иерусалимского Собора, которые подтверждали и дополняли послание Павла. Те, кто принял на веру доктрину «обрезания», возвращались в лоно истинной церкви, община снова росла и вера укреплялась. Павел привел Силу в Листру. Здесь церковь тоже росла; здесь ожидал Павла, как всегда жаждущий слова веры, Тимофей.
Тимофею был уже 21 год. Христиане Листры и Иконии высоко ценили его приверженность вере и пути спасения.
Павел просил его оставить мать и присоединиться к ним, и добавил, что не может сказать точно, когда Тимофею приведется снова увидеть дом и родителей. Таким образом, потеряв Марка, Павел приобрел нечто большее – сразу двух друзей и попутчиков. Тимофея Павел любил, как сына, может быть потому, что его настоящий сын умер через несколько лет после женитьбы Павла или же был отторгнут от него, когда жена покинула мужа-христианина.
Тимофей был человеком с непростым характером. Он не был энергичным воином Христа – плохое пищеварение и молодость заставляли его нервничать перед лицом трудностей предстоящего пути. Но Тимофей согласился идти с Павлом без колебаний: больше всего на свете он боялся вызвать порицание со стороны Павла или в чем-нибудь не последовать учению Христа. Юноша постепенно превратился в хорошего проповедника, которому без сомнения можно было поручать трудные задачи. От своего отца, язычника-грека, человека знающего и умного, Тимофей унаследовал интеллектуальные способности и любопытство; мать Евника, научила его читать Писание, а Павел подарил ему ключ к пониманию Завета. Единственной страстью его было служение Христу: Павел скажет потом, что из всех его помощников только Тимофей никогда не преследовал собственных интересов.
До своего обращения в христианство Евника воспитывала сына как иудея, но его не обрезали: может быть, отец запретил это делать, чтобы оградить сына от насмешек товарищей по греческой гимназии. Павел привел Тимофея к моэлю – тому, кто делал обрезание – а может быть, сделал это сам, ведь многие раввины имели необходимые для этого познания.
Может показаться, что это действие Павла противоречит его борьбе с теми, кто «смущает верующих, вынуждая обрезаться», но это не так – следует учесть некоторые подробности, на первый взгляд незаметные. Сына язычника от иудейки иудеи признают за своего, но только в том случае, если он обрезан. Необрезанный же считается незаконным сыном. В городах Галатии, где Павлу предстояло проповедовать, помощник – «незаконный сын», «незаконнорожденный» – мог провалить всю работу. Павел никогда не выступал против обрезания, как иудейского обычая, он лишь утверждал, что обычай этот необязателен для христианина. Если бы Тимофей, подобно Титу, был воспитан, как язычник, ничто не заставило бы Павла обрезывать его «ради иудеев, находившихся в тех местах».
Итак, Тимофей уже выздоровел после операции. Перед тем, как покинуть Листру, Павел отслужил торжественный молебен, собравший огромное количество верующих, призывая Дух Святой благословить его новое начинание. Это было открытое, смелое выражение веры. Пророк – может быть, Сила, у которого был дар пророчества – торжественно предрек, что проповедники будут смело сражаться за Христа, вооруженные верой и чистой совестью.
Трудности, возникшие в галатской церкви в связи с иудейским законом, заставили Павла изменить стратегию.
Цели его оставались прежними: приводить людей к Христу и основывать церкви, которые не только смогут выстоять без него, но и посылать своих проповедников, продолжая начатое Павлом. Павел решил, что ему следует оставаться подольше в одном городе, а не переходить от места к месту, как в южной Галатии. Нужно было найти центр, из которого будет распространяться пламенная проповедь.
Эфес, столица и главный порт провинции Азии (Асии), включавшей в себя все малоазиатское побережье Эгейского моря, больше всего подходил для этой цели – город был густо населен и находился на пересечении дорог и рек, ведущих во внутренние земли Малой Азии. Как известно, все дороги ведут в Рим – главная дорога Малой Азии, длиной в 400 километров, проходила по центральному плато из Писидийской Антиохии в Эфес, откуда имперские гонцы переправлялись в Грецию и затем в Рим. Павел, Сила и Тимофей отправлялись по той же дороге. После обращения Эфеса и провинции Азии проповедники намеревались плыть морем в Коринф и распространить веру по всей южной Греции. А оттуда недалеко и до Рима.
Но попытка Павла дойти до Эфеса не удалась. «Они не были допущены Духом Святым проповедовать слово в Асии». Возможно, помешала болезнь Павла – то самое «жало в плоти», особенно сильный приступ, убедивший Павла, что время проповедовать в Эфесе еще не пришло. Так или иначе, они повернули назад, уверенные, что Бог прямо указывает им волю Свою, когда, подобно пастуху, камнями сгоняющему овец, ставит на их пути непреодолимые препятствия. И они не жаловались на это. Обстоятельства часто складывались так, что трудно было не увидеть в них волю Господню. Лука, ссылаясь на веление Духа Святого, может быть, имеет в виду совершенно определенное откровение, явленное одному из христиан-галатов, обладающему пророческим даром, подобно тому, как собрание верующих в Сирийской Антиохии было предупреждено о голоде Агавом.
Павел и его спутники продолжили укреплять церкви во Фригии, которая принадлежала к провинции Галатии. Затем они сделали новую попытку.
В Малой Азии была еще одна провинция – Вифиния, занимавшая северо-западную часть полуострова, около Боспорского пролива, по другую сторону которого находился Византиум (будущий Константинополь). Вифиния была меньше Асии, но там были греческие города, славившиеся высокой культурой – Никея и Никомедия, там жило много иудеев. Проповедники направились в горы на север от Писидийской Антиохии, по территории, принадлежавшей уже провинции Асии, и Дух Святой допустил их туда. Милю за милей, день за днем шли они под палящим солнцем по неровной пыльной дороге – второстепенной, потому что она не вела в Рим. Путь лежал поперек хребтов, из долины в долину, вниз и вверх. Наконец, дойдя до города Дорилейон на реке Тембрис или какого-то другого места поблизости, они вдруг остановились. Вряд ли проповедников задержали местные власти – их не знали в этой стране, и для стражников Павел и его спутники были просто путешествующими частными лицами. Лука пишет: «Но Дух не допустил их» войти в Вифинию. Это может означать прямое вмешательство Бога, явившегося Павлу снова, как в Иерусалимском Храме и на дороге в Дамаск.
Разочарования сплотили миссионеров так, как не смог бы сплотить их никакой успех, но для чего, во имя какой цели – еще не было ясно. Понятно было только одно – они должны оставаться в Анатолии.
Проповедники повернули на запад, в Мисию, самый северный район провинции Асии. Дорога вела к западному берегу, туда, где находилась Александрия Троянская, порт, лежавший невдалеке от развалин древней Трои. Отсюда, через море, было рукой подать до Македонии, а более длинный путь на юг вел к Ахайе, провинции, охватывавшей всю южную Грецию.